Через несколько дней позвал меня Гусев в свой кабинет. Он всегда так делал, если нуждающийся в обсуждении вопрос, по его мнению, был важным. Простые проблемы, текучка или какие другие мелочи, обычно довольно легко решались на ходу, либо начальник сам заглядывал ко мне в каморку, тоже гордо именовавшуюся кабинетом. Впрочем, в ней было вполне уютно, и лишь то, что спинка моего стула почти касалась входной двери, доставляло некоторые неудобства.
Помолчал Владимир Георгиевич, пожевал губами и с запинкой, глядя в сторону, сформулировал вопрос: за кем из милиционеров, по моему мнению, следует закрепить Таира?
- Закрепить-то можно за кем угодно, - отвечаю, - вот только пока не стоило бы этого делать. Собака с перспективой, а характер неокрепший. Которым кинологам собак не хватает, те ребята молодые, неопытные. Неправильным применением или по горячности сорвут пса - потом замаюсь восстанавливать. Лучше подождать несколько месяцев, да за это время потихоньку довести Таира до ума, а после видно будет.
Мой ответ Гусеву явно пришёлся по сердцу. Купил чем-то, похоже, старшего инспектора этот бывший негодник. Договорились так: я продолжаю в свободное от других занятий время шлифовать Таирову дрессировку, а параллельно Гусев сам занимается с собакой и берет её с собой на дежурства, для скорейшего привыкания к условиям службы.
И жизнь Альтаира до самой весны текла без всяких почти сложностей и вовсе без тумаков. К чему лишний раз использовать силу, если в общем и целом собачка уже сделана, перековка характера закончена и правильные отношения прочно установлены? Для тонкой доводки грубый инструмент применять негоже, это вам не только дрессировщик, а и начинающий ученик слесаря подтвердит.
Моему начальнику Таир определённо нравился. Пес внешне спокойный, нешумный, внимательный, терпеливый, не требующий пригляда, готовый в любой момент выполнить команду. Получив приказание, Таир не отвлекался ни на какие внешние факторы, сколь угодно соблазнительные или пусть даже напрямую угрожающие его жизни. Гусев сочился сиропом от удовольствия, когда рассказывал, как эти качества были им выгодно использованы в агитационных целях. Нужно было склонить директора автопарка к заключению договора об охране территории его предприятия нашими караульными собаками. Посадив Таира рядом с въездными воротами, старший инспектор отправился на переговоры. А минут через двадцать показал директору в окно на служаку, непоколебимо сидящего в полуметре от проезжающих грузовиков, прямо под выхлопными трубами. Директор обомлел и на все условия согласился.
Но не стоит думать, что из Таира получился только лишь послушный бездумный автомат. Ещё когда снег не лёг, когда псёныш едва-едва освоил защиту, он стал иногда проявлять в умеренных количествах разумную инициативу. Как-то, помню, взял я его с собой в город. Идём, по обыкновению, без поводка. Таир, как всегда, уткнулся носом мне в коленку. В толпе с таким идти очень, надо сказать, удобно. А ещё же он сухонький, плосконький, за моей ногой скрывается и встречным людям почти незаметен. Я о чём-то задумался, смотрю в землю. Вдруг слышу: "Привет!", и обнаруживаю протянутую ко мне руку. В следующее мгновение поднимаю глаза, вижу улыбающееся лицо приятеля и смыкающиеся у него на локте Таировы челюсти. Рефлекторно командую: "Дай!". Успел с этим вовремя. Приятель побледнел, но улыбаться не перестал, ибо счастливо отделался лёгким испугом и парой небольших синяков.
И вот о чём забыл рассказать. Других собак Таир всё ещё изрядно побаивался, даже когда с его истерическим паникёрством было покончено. Если поблизости какая-нибудь из них лаяла или рычала, то он нервничал, зажимался и плохо слушался. Понятно, что такое происходит от неуверенности в собственных силах. Для ликвидации выявленного в Таировом поведении изъяна нужно было принять какие-то меры по его социальной адаптации среди собратьев по виду. И прежде всего - научить защищаться.
Для начала я прибегнул к помощи Катьки. Полностью Катька звалась Квиатой фон Цизавинкель и была она сукой во всех отношениях и изрядной бездельницей, ценность которой почти полностью заключалась в её зарубежном происхождении и, соответственно, в воспроизводительной способности. Однако исполнять роль классной дамы, воспитывать подрастающих оболтусов в правилах хорошего тона, она умела мастерски, а только это, собственно, в данном случае от неё и требовалось. Таир очень скоро убедился в том, что поворачиваться к уважаемой матроне хвостом не только в высшей степени неприлично, но, кроме того, всякий раз чревато мгновенной и небезболезненной утратой клочка шерсти с задней части своего драгоценного организма. По-видимому, перспектива преждевременного облысения его нисколько не прельщала, а потому в Катькином присутствии кобелёшка стал вести себя бдительно, неотрывно следя, как стрелка компаса за магнитом, за её акульим кружением. Но пассивная оборона была не тем ответом, которого ожидала Катька, и она донимала Таира до тех пор, пока он не начинал скалиться и делать упредительные выпады в её сторону. Вот тогда сучара расцветала от счастья и, невероятно довольная, подбегала ко мне за похвалой её педагогическому таланту. Спустя пару-тройку дней совместных прогулок, Таир встречал Катьку уже не с поджатым хвостом, а наоборот, с напряжённо поднятым, стоя к ней боком и демонстрируя полную боевую готовность. Для надёжности воспитательница проверила его на вшивость ещё несколько раз, удовлетворилась результатом и потеряла всякий интерес к продолжению своей провокаторской деятельности.
После этого я стал брать на прогулки с Таиром других собак, сначала сук, а потом мирных кобелей. Когда Таир поочерёдно познакомился и наладил отношения с каждой из них в отдельности, пришло время ему побегать и в стае. Собак, более или менее лояльных друг к другу, я приучил выгуливаться вместе, с тем чтобы вволюшку поноситься, стряхнуть лишний жирок, за ночь успевали все, кто стоял на питомнике. За некоторыми, конечно, следить всё равно приходилось, но до серьёзных драк дело доходило нечасто. Таир среди прочих держался скромно, в военных и охотничьих игрищах участия не принимал, а потому собакам был неинтересен, и за всё время ни к одному конфликту причастен не оказался. Зато он привык достаточно равнодушно относиться к лаю, погоням и шутейным потасовкам, то и дело вспыхивавшим даже в самой от него непосредственной близости.
Для окончательной расстановки всех точек над "i" весьма желательно было позаниматься с Таиром послушанием в несколько усложнённых условиях. Посреди дрессировочной площадки я посадил на цепь драчливого и брехливого кобеля, из караульных собак, и очертил кругом него линию предельной досягаемости, чтобы случайно не направить Таира к нему в зубы. Ученическую шею, во избежание взбрыков, опять же украсил парфорсом, и мы помаршировали полчасика сначала вдалеке, а после всё ближе и ближе к давящемуся лаем и хриплым рыком барбосу, не особо много уделяя внимания территориальным притязаниям последнего, а равно всем его угрозам немедленной и жестокой расправы. И всего-то ничего понадобилось парфорсом воспользоваться - раз пять, не более, да и то вполсилы. По моему настоянию, Таиру пришлось поочерёдно нарушить границы десяти-, пяти- и трёхметровой зон безопасности, которые обычно свято блюдутся собаками, не нарывающимися на кровопролитие. Конечно, я не вёл своего задохлика прямо в лоб на привязанного свирепца, непрерывно обкладывавшего то ли одного его, то ли нас обоих многоэтажной собачьей бранью. Мы приближались к скандальному соседу широким зигзагом и закончили тем, что Таир дважды достаточно уверенно прошёл, у моей ноги, менее чем в метре от безуспешно пытавшейся до него дотянуться пасти, а потом, будучи оставленным в пределах трёхметровой зоны, выполнил несколько приёмов послушания. Правда, чуть медленнее обычного, да и команды я ему подавал с очень небольшого расстояния, но - он выполнил. Впредь собакобоязнь в степени, превышающей разумную осторожность, никоим образом у Таира не проявлялась.
А вот разрешение ещё одной проблемы растянулось не на один месяц. Альтаир плохо делал дальние задержания, когда приходилось пробегать более тридцати метров. К концу дистанции он сильно сбавлял ход и к фигуранту уже чуть ли не шагом подходил. Нет, кусаться-то он кусался честно, наука крепко сидела в его памяти и боках, но при такой атаке пёс представлял собою прекрасную мишень для любого встречного пинка. А много ли хлюпику надо? Один раз прицельно получит, тут и скопытится на веки вечные. Лишь хватка с лёту дает ему шансы на победу. Но этому нужно учить, а стало быть, нужны толковые помощники. На наших милиционеров рассчитывать не приходилось. Ни один из них так и не смог пересилить себя даже в простейшем: убегать что есть мочи, не тормозя и не оглядываясь, от догоняющей собаки, имея средством защиты дрессировочную куртку - я уже молчу про рукав. Не было у них куража. А фигурант, работающий без куража, без боевого азарта, собаку не разжигает, а гасит. С почти равным эффектом вместо него можно и чучело на колёсиках использовать. У "мушкетёров" же день был занят учёбой, и в гости ко мне они наведывались только по выходным дням, да и то не всегда. Потому у Таира "кусачки" шли с недельным интервалом. Но, собственно, чаще оно и не требовалось.
Если нужно, чтобы слабая по характеру собака работала на задержание с каждым разом всё лучше и лучше, её не следует в течение одного урока избыточно много или в короткое время слишком часто пускать в схватку. Пресыщение работой обычно даёт результат обратный желаемому. Тем же плохо и каждодневное обучение защите. По окончании занятия собака всё ещё должна рваться в бой, тогда в следующий раз она будет атаковать с ещё большей страстью. Именно здесь нужно брать не числом, а умением. Не количеством сработок, а грамотностью действий фигуранта и дрессировщика. Вот и Таиру по этой самой причине позволялось сделать лишь порядка трёх хваток в ходе единственного в неделю получасового занятия.
Перво-наперво надобно было обучить Таира нападению на предельной скорости и с высоким прыжком на очень близком расстоянии, чтобы он не приноравливался к бегу фигуранта и не медлил, по своей привычке выбирая самое подходящее для укуса место. Для этого кто-либо из "мушкетёров", хорошенько раздразнив псёнка, пробегал мимо нас как можно быстрее, а я пускал Таира вдогонку с трёх, а потом с пяти и более шагов. Но не всякий раз пускал, а через два на третий, чтобы собака уже просто изнывала от желания вцепиться во врага. Получив хорошую хватку, фигурант должен был по моему сигналу обязательно упасть, то сразу, а то и протащив отдалённое подобие овчарки некоторое время на своем горбу.
Когда решительность атаки у Таира стала стабильной даже при пуске с десяти метров, мы перешли к новому упражнению. Объект непрестанного собачьего вожделения - фигурант в дрессировочном костюме или в защитном рукаве - доводил пса до исступления, отбегал от нас подальше, а поближе к двери или калитке, и там тоже немножко шумел и махал руками. Его задачей было заскочить в дом или за ограду перед самым носом приближающегося Таира и, уподобляясь бандерлогу, подразнить упустившего добычу хищника сквозь щель. Ещё и я, в довершение неприятности, пристыживал без того раздосадованную собаку. Козе понятно, что в другой раз, видя безнаказанно ускользающего противника, Таир торопился к нему со всех ног. Даже за полсотни шагов. И надо же - в последний миг успевал-таки поймать! Какое счастье!
Теперь оставалось последнее: добиться столь же быстрой лобовой атаки и снять торможение при замахе палкой. Временно вернулись к пускам с очень малых расстояний. "Мушкетёрам" пришлось попотеть изрядно. Я держал Таира на коротком поводке, а они, поочерёдно его раздразнивая, по одному подбегали к нам, размахивая над головой какими удалось найти большими тряпками, и швыряли эти тряпки в нашу сторону. Последний из "мушкетёров" был облачён в дреску. Ему-то за всё про всё и доставалось на орехи. В ходе нескольких занятий, в отнюдь, как выяснилось, не чайной ложке серого вещества, тесно помещавшейся за узким Таировым лбом, сформировалась и закалилась цепь совершенно верных умозаключений: что, метая тряпку, вороги всегда промахиваются; а когда они не промахиваются, то это совсем небольно; и попадание снежком перетерпеть тоже можно, а можно от него и увернуться; и чем большая по размеру палка находится в преступных руках, тем чаще она бьёт мимо; а если не мимо, то очень слабо; а если не слабо, то только до хватки; коли же и после хватки попадает - это не более раза; ну ладно, не более двух... Но главным в цепи было завершающее звено: если контратаковать противника очень быстро и правильно, то никаких ударов с его стороны не последует вообще!
Как только Таир допёр до столь грандиозного открытия, дистанцию пуска на каждом занятии мы стали увеличивать метров на двадцать, при этом по возможности усложняя условия погони. Ловили неприятеля и в лесу, и в поле, и среди построек находившегося поблизости железобетонного комбината, и по колено в снегу пробовали, и по гололёду.
По гололёду однажды особенно весело вышло. Февраль был, после оттепели похолодало, и за питомником дорога превратилась в сплошной каток. Направляемся мы с Таиром туда, а за нами минут через несколько идёт самый толковый из "мушкетёров", Санька, облачённый, ввиду неизбежности падений на лёд, в полный дрессировочный костюм. Пусть оно, конечно, в таком наряде не только бегать, но и ходить неуклюже, да ведь зато и ушибиться сложно, а ещё и в мороз тепло. Издали углядев по-пингвиньи переваливающуюся Санькину фигуру, я начал настораживать Таира. Но урод слепошарый вертел головёнкой, в расчёте обнаружить вероятного противника где-то вблизи, и Саньку заметил не сразу, а едва ли метров за семьдесят. Пускаю я свою жутко отважную овчарку на задержание. Таир энергично работает ножками, а ножки-то скользят. Пробуксовка - что в диснеевском мультике. С трудом, в общем, но он набрал скорость и во все лопатки шпарит к фигуранту. Правда, насчёт того, чтобы прямо, у него не ахти как получалось, а большей частью - галсами. Честно говоря, мне шипованная резина пригодилась бы ничуть не менее, чем ему, потому что при попытке бежать я сам себе напоминал известное парнокопытное, попавшее в аналогичную ситуацию. Ну и перестаю спешить, надеюсь Таировы подвиги рассмотреть и оценить на расстоянии. Вижу, как пёсик изобразил прыжок, но оскользнулся и юзом столкнулся с Санькой. Санька, естественно, кулём валится на него, а дальше... дальше происходит что-то очень странное. Наш фигурант плашмя едет на пузе, заливаясь - явно со злости, а не от боли - благим матом. Таир же старательно его тащит, непонятно как ухвативши где-то, похоже, в районе спины. Поскольку видимой опасности Санькиному здоровью в происходящем не наблюдается, а собаченции после не слишком удачного столкновения насущно необходима хорошая эмоциональная разрядка, я не нахожу веских причин торопиться с отзывом Таира, как того настойчивым криком требует жертва его атаки. Боком, аки краб, подбираюсь к барахтающейся парочке чуток поближе и вдруг вижу, в чём там у них дело. И плюхаюсь наземь, сражённый наповал приступом дикого хохота. Оказалось, что Санька вопил не зря. Выпал на его долю случай невероятный, хоть и очевидный. Не сумевши прыгнуть, Таир схватил левый рукав дрески низко, у самой кисти, и одновременно подбил всеми своими четырьмя ногами Саньку под колени. Тот рухнул мгновенно, но при падении инстинктивно вытянул вперёд руки, чем помог легковесному псу, на стороне которого были в тот момент скорость и инерция, во-первых, избежать участи быть раздавленным, а во-вторых, выдернуть не успевшую опереться руку в сторону и назад. Затем Таир, молодчага, не отпуская рукава, забрался невезучему фигуранту на спину, благо упираться лапами в брезент много удобнее, нежели о лёд. Санька попытался резким движением перекинуться лицом к собаке, но лишь усугубил своё без того конфузное положение: одетому в дреску так крутануться не слишком-то просто, даже когда есть от чего отталкиваться, а уж на той дорожной глади это был совсем дохлый номер. Как нарочно, Таир рванул рукав в идеально подходящий момент - когда Санькина рука провернулась в рукаве, а сам Санька был озабочен проблемой вынужденного возвращения своей физиономии непосредственно на дорогу и, тщась избежать жёсткого их соприкосновения, несколько утратил контроль над событиями. Следствием сего стечения обстоятельств явилось неожиданное исполнение Таиром классического приёма "загиб руки за спину". "Загнутый" фигурант в неповоротливом дрескостюме ничего поделать не может, потому как пес безостановочно возит его по скользкой поверхности кругами и не оставляет ни шанса хоть на миг опереться или за что-нибудь зацепиться. С того окрестности и оглашаются воззваниями к моей совести и другими словами. Абсолютно безответными, однако, поскольку я пребываю в ещё более беспомощном состоянии, и не только подняться, но и команды подать не могу - от смеха свело и живот, и губы. Из-за чего потом Санька на меня некоторое время дулся. А Таира назвал ментовской собакой, которая самбо знает.

7

Всероссийские соревнования по многоборью милиционеров-кинологов вневедомственной охраны были назначены, насколько мне сейчас помнится, на конец мая. Проводить их решили в достославном городе Кирове, то есть в нашем областном центре. Понятно, что большому начальству из Кировского УВД совсем не хотелось у себя дома ударить в грязь лицом, и оно зачастило к нам в Чепецк, потому как изо всех отделов охраны только здесь служба с собаками была поставлена на приемлемом уровне. Кому же ещё защищать честь Вятской губернии? Определили нам задачу по подготовке команды, выделили средства, назначили сборы и привезли самых спортивных из милиционеров, какие только нашлись в остальных районных отделах. Ведь и расчудесно дрессированной собаке одной, без человека, многоборья не выиграть. В программу соревнований не только дрессировка входит, но и биатлон, и совместное преодоление полосы препятствий. Потому, для успешного выступления, к стоящей собаке должен прилагаться кинолог с приличной физической подготовкой да к тому же умеющий метко стрелять. В интересах сборной, наверху решено было передать Альтаира лучшему спортсмену, присланному из другого города. Звали его Колей. Помимо способности быстро бегать, он отличался почти что олимпийским спокойствием. Нервная система как у танка. Такой с Таиром общий язык найдёт. Остальные члены команды были выбраны из наших. Разумеется, вместе с собаками.
Ещё когда только первый слух о соревнованиях прошёл, мы с Гусевым, поняв, чем это пахнет, взялись усиленно муштровать дву- и четвероногих потенциальных кандидатов в сборную. Хоть и не было у них опыта выступлений (у собак - за исключением Маргит-Асты, а из милиционеров вообще ни у кого), но допустить провала мы никак не могли, иначе непременно нашлось бы кому дальнейшую жизнь питомника серьёзно осложнить. Слабым местом в подготовке наших собак была выборка вещи и человека по запаху - навыки в службе вневедомственной охраны абсолютно неприменимые, а значит практически ненужные, однако правилами соревнований предусмотренные. Латание этой прорехи больше всего времени и отняло.
До того мы учили собак выборке вещи исключительно на основе развития апортировочного поведения, а выборке человека - иногда ещё и на злобе. То есть, всё делали по методическим схемам, принятым в ту пору едва ли не на каждой досаафовской дрессировочной площадке. И, конечно же, закономерно получали на выходе полный комплект сопутствующих недостатков, с которыми можно мириться, лишь если собака находится в руках любителя, а не профессионала. Излишнее возбуждение, игровое или агрессивное, в крайне редких случаях не приводит к регулярным ошибкам и срывам. Всякого рода бзыки, обусловливающие нестабильность выступлений у чисто спортивных собак, в любительской среде принято считать рядовым делом, исходя из принципа "не повезло сегодня - повезёт завтра". А вот если милиционер не верит своей служебной собаке, если гарантия результатов её применения подменяется лотереей, такое просто недопустимо.
К слову, забегая немного вперёд. Когда Таира передавали в новые руки, мы сначала многократно показали Коле, совершенно не имевшему навыков дрессировки, работу его будущего напарника, затем заставили зазубрить, когда, как и какие команды и жесты следует использовать, а в заключение каждого инструктажа несколько раз, в вариантах, талдычили одно и то же: "Подашь такую-то команду - И НЕ ВЗДУМАЙ ЕМУ ПОМОГАТЬ !".
Эту фразу приходилось не единожды слышать многим из наших милиционеров-кинологов, кому доставались уже надёжно обученные хорошие овчарки. Спустя некоторое время, милиционер, понемногу вникая в суть того, что делает собака, созревал для дальнейшей профессиональной подготовки. А главное, у него укоренялась привычка доверять собаке и не мешать ей выполнять ту часть работы, в коей она более компетентна хотя бы вследствие своего лучше развитого обоняния.
Вероятность точной выборки гораздо выше у собаки, которая неспешно, без суеты, последовательно обнюхивает ряд разложенных предметов или шеренгу людей. Спокойной и правильной манеры поиска нужного запаха легче всего добиться, взявши за основу обучения пищевое подкрепление. Чтобы дойти до этого, собственного ума мне тогда не хватило, и пришлось позаимствовать подходящую методику дрессировки у казанских кинологов из уголовного розыска, чьи собаки на выборке работали, в сравнении с прочими, ну просто необыкновенно красиво.
Собрали мы у своих кинологов по паре старой обуви и, закладывая в каждый ботинок по кусочку мяса, для начала добились от молодых собачек (взрослых переучивать не стали) поочерёдной фиксации внимания на каждом находящемся в ряду предмете. Когда последовательное обнюхивание всех по очереди вещей вошло у них в привычку, мясо стали оставлять только в том ботинке, который следовало найти. Причём вскоре мясо начали класть в носок ботинка, куда собачий язык сразу проникнуть не может. После обнаружения искомого, псинку укладывали, приучая именно к такому способу обозначения источника благоухания. А потом носители запаха раскладывали в специально сколоченный узкий и длинный ящик, разгороженный на небольшие отделения, в каждое из которых овчарка должна была ткнуться носом, а отыскав нужную вещь, сразу же лечь напротив.
Вообще для практической работы вредно, если собака апортирует найденный при выборке или на следу предмет. На принесённой вещи остаётся свежий сильный собачий запах, и для повторной идентификации использовать её уже далеко не всегда возможно. Кроме того, из-за последствий механического (зубами, языком) и химического (слюной) воздействия, может быть существенно затруднено проведение трассологической и дактилоскопической экспертизы. В этом ещё один серьёзный недостаток методики обучения, которую мы использовали прежде.
У Таира с поиском запахового образца всё получалось неплохо, исключая то, что он нередко ложился свернувшись кольцом и отворачивал морду от выбранной вещи. Иногда бывало нелегко понять, на какой из предметов он указал, особенно если предметы размещали близко друг от друга, либо в ящике. Но, ввиду острого цейтнота, мне пришлось отказаться от мысли усовершенствовать исполнение сего навыка до безупречности (отчего впоследствии, на соревнованиях, нам всем не единожды икнулось), а поскорее перейти к выборке человека.
Здесь, как выяснилось, нас поджидали гораздо большие сложности. Продиктованы они были самой тривиальной причиной - недостаточным количеством людей. Занятие по выборке человека тем продуктивнее, чем шире возможности замены запахов. В идеале должен быть предусмотрен и такой вариант занятия, при котором для каждого пуска собаки полностью обновляется вся группа, числом не менее десяти человек. То есть, от полусотни до сотни народу в своём распоряжении нам иметь очень-преочень хотелось бы. Да откуда ж его столько взять, на улице ловить, что ли? Пожалуй, лишь в армии такие вопросы разрешимы, пусть и не всегда, но в принципе. А нам не до жиру: если пять-шесть статистов одновременно задействовать оказывалось возможным, это уже, можно сказать, отмечали как праздник. Обычно-то работали с тремя-четырьмя. Тем для нас сборы и были хороши - гарантией безотказного использования широких масс в корыстных интересах.
Переход от одной разновидности выборки к другой сделали плавным. Для того впереди строя выкладывали вещи (обычно использовались тут же снятые носки: они у всех всегда при себе, к тому же, как известно, обладают сильным, а то даже и чересчур сильным запахом). Сперва подальше выкладывали, потом поближе - у самых ног. Затем, в ходе развития навыка, помощники держали свои носки в руках, скрещенных на том месте, где индивидуальный запах человека наиболее выражен. На заключительном этапе обучения руки занимали ту же позицию, но теперь - в целях защиты от коварного тычка намордником в весьма уязвимую точку, а носок уже был не нужен.
Разумеется, я не упускал возможности лишний раз потренировать Таира, как только в питомнике оказывалось достаточное количество "мушкетёров", либо моих друзей. Из последних не всем такого рода использование было по душе, особенно если народ собирался просто со мною выпить и потрепаться за жизнь. И однажды из-за этого меня так лихо посадили в лужу, что с тех пор напрочь отбили охоту приневоливать хорошо относящихся ко мне людей к решению моих собственных служебных проблем.
Как-то в выходной день, после неприлично длительного и необъяснимого отсутствия, показалась на горизонте группа товарищей, осознавших свою вину и решивших, наконец-то, её искупить. Точнее, утопить. В качестве виры у них с собою, понятно, имелось. Причём в достаточных количествах и широком ассортименте. И вот когда они, с сияющими глазами и просветлёнными лицами, охваченные единым высоким и чистым порывом долгожданного избавления от накопившихся грехов, вступили на территорию питомника, им, прежде приглашения к столу, предложено было постоять, снявши носки, пред мордою Таира. Всеобщему праведному возмущению не дал вскипеть Серёга, быстро закивавший головою: "Да, да, конечно, сейчас!", но при этом улыбался, паразит, даже для него на редкость ехидно. Я было заподозрил что-то неладное ( уж больно легко Серёга всех успокоил!), да, обрадованный согласием, сразу и выбросил сомнения из головы.
Построилась четвёрка в рядок, руки сомкнуты в горстки, как у призывников на медкомиссии. Молчат. Трое хитро на меня косятся, один Серёга возвёл невинные очи к небу. Однако губы кривит совсем уж по-змеиному. Небось, какую-то шкоду в подарок всё же припас. Но в Таире я уверен. Его с панталыку не сбить ни мясом, ни запахом течной суки. Таир должен выбрать четвёртого, а Серёга стоит вторым. Понюхавши предложенный носок, пошёл Таир вдоль шеренги. Я предельно внимательно отслеживаю ситуацию, дабы если какие замечу у ребят некорректные поползновения, вовремя их пресечь. Обычно Таир, дойдя до обладателя требуемого запаха, кропотливо проверял, не от его ли соседей этот запах исходит, и лишь потом, окончательно убедившись в своей правоте, обозначал кого надо. А тут ткнулся носом в Серёгу и замер. Недоуменно вытаращил гляделки, в нерешительности оглянулся на меня и вновь упёрся в Серёгу, словно зачарованный. Подумал, и лёг перед ним. Обозначил. Вот те раз! А Серёга чуть не лопается от еле сдерживаемого ржания, аж красный весь. Отзываю я собаку, начинаю ругать. На то друзья мои приятели замахали руками: да оставь ты, дескать, кобеля в покое! Не работает он у тебя, сам видишь. Пойдём-ка лучше примем по капельке на душу населения!
Принять-то мы, само собой, приняли. И со свиданьицем, и сугубо, и трегубо, и многажды. Но в ответ на мои расспросы о проделанном трюке зловредная четвёрка ещё долго отшучивалась. Мол, раз ты кинолог, значит соображать должен. Часа два мы друг друга мучали, пока Серёге не прискучило запираться. А суть проделки была наипростейшая, проще амёбы, и грубее, чем кирпич. В нужный момент этот добрый человек всего-навсего неслышно испортил воздух! На психику Таира, сосредоточенно напрягшего обоняние, облако вонючих газов подействовало оглушающе, подобно крепкому апперкоту. Нос его отключился мгновенно. Точно так же человека, пристально вглядывающегося в темноту, парализует и лишает способности видеть мощная фотовспышка. Вот и дрессируй после со всякими изуверами служебных собак...
И ещё о выборке. Набравшись немножко опыта, мы хоть и поздно, но всё же обнаружили свой серьёзный просчёт в использовании той, новой для нас, методики. Нельзя было начинать с дифференцировки чрезмерно сильных запахов. Нельзя было использовать обувь и носки, а только после переходить на менее насыщенные ароматы. Этим мы, сами того не понимая, затрудняли и затягивали процесс дрессировки, не приучая, а наоборот, отучая молодых собак тщательно принюхиваться.
Про Таира немало чего ещё можно рассказать, но ведь пора, в конце концов, и закругляться.
Коля с Таиром быстро спелись. На соревнованиях наша команда заняла второе место, а Таир, попавший в призёры, был в ней лучшим. Для дебютантов результат более чем неплохой. Мы передали Таира по месту Колиной службы, в город Слободской, по балансовой стоимости шестьдесят рублей. Там пёс исправно служил, имел раскрытия и задержания, хотя и не в очень большом количестве. Ну да не его в том вина и не Колина, а дело в неважной организации применения собак.
Каждый год я общался с этой парочкой на сборах. Спортивная карьера Таира складывалась куда успешнее служебной. На соревнованиях любого калибра он всегда был среди первых.
Мне интересно было наблюдать за переменами в его характере. Внешне-то, в габаритах, Таир не шибко прибавлял, а вот в поведении его прорисовывалось всё больше и больше от личности. Уже на другой год он, воспользовавшись случаем, самостоятельно и, с собачьей точки зрения, по делу наказал того самого Мишку, который его в свое время растравливал. И в тот день Мишка тоже нам помогал: поддразнивал, каких нужно, овчарочек и убегал от них за ограду. А там, за оградой, были оставлены закончившие работать собаки, как раз тогда - Аполлон и Альтаир. Аполлон-то, поскольку злобный, - на привязи, а вот Таира Коля не привязал, перенадеявшись на его дисциплинированность. Как назло, никому и в голову не пришло это проверить. Мы-то на Колину дисциплинированность полагались. Терпел-терпел Таир, да и не вытерпел. Только заскочил в очередной раз наш помощник за калитку, слышим - вопит. Мы скорей за ним. Видим, скорчился Мишка на земле и за прокушенную коленку держится. И ни одной собаки рядом. Привязанный Аполлон брызжет слюной и разрывается от ярости. Таир спокойненько лежит на своем месте и задушевно нежно смотрит на мир. Поди догадайся, кто виноват. Потом разобрались, конечно. Коле пистон вставили, Мишку забинтовали и в травмпункт отвезли. А Таиру поудивлялись. Надо же, гад какой, проявил смекалку! Отомстил, можно сказать, своему первому в жизни врагу.
Так вот бывший никчёмный трус взрослел и развивался.
Через несколько лет я перебрался в Москву, и с тех пор сведений о нём почти не получал. Одно знаю достоверно, что на соревнованиях Альтаир закончил выступать только в одиннадцатилетнем возрасте.
... Трудно сказать, кто кому из нас в итоге оказался больше обязан. Пёс в живых остался, а я с ним много чему научился. Для него и для меня это важно, конечно. Но на тот момент мне куда важнее было сохранить в питомнике племенную работу. И я ее сохранил.
Александр Власенко