Вот ведь, вроде бы, и близкие породы - "кавказцы" с "азиатами", однако отношения в стае предпочитают выстраивать, за редким исключением, совершенно по-разному. Это особенно хорошо видно, если тех и других щенков выращивать в отдельных группах. Иерархия в "азиатской" стае, после выяснения физических и психических преимуществ, складывается надолго и в основном поддерживается, так сказать, дипломатическими средствами, без лишних драк и скандалов. А в группе кавказских овчарок ежедневные мелкие свары, перерастающие в грызню, и регулярное перераспределение лидерских ролей - явления вполне заурядные, и свидетельствуют о напряжённой психологической обстановке, то есть о постоянных экспансионистских настроениях всех и каждого, сдерживаемых только силой других членов стаи. А как известно, собаки переносят представления о поддержании порядка в стае и на людей. Именно эта вечная нацеленность на расширение зоны своего влияния делает "кавказцев" неудобными для квартиры. Есть у них и другие не слишком приятные свойства, так или иначе связанные всё с той же специализацией. Потому для охраны, скажем, дома или дачи, когда хозяевам часто приходится контактировать с собакой, целесообразнее всё же выбирать более рассудительного и уравновешенного "азиата". Но вот для несения службы на посту, где "свои" бывают редко, а "чужим" и вовсе делать нечего, предпочтительнее, на мой взгляд, кавказская овчарка, атакующая "со всею фурией" без промедления и раздумий.

1

Жангир был первый "кавказёныш", попавший в питомник Кирово-Чепецкого отдела охраны и в мои руки. Очаровательное тигрово-бурое существо с хитрыми глазками и отменным аппетитом прибыло к нам из Перми. Чтобы Жангирка не скучал и не толстел, я поместил его в один вольер с более старшими "немчиками", которые, ко взаимному удовольствию, день-деньской тискали его и валяли. Впрочем, если "кавказёнку" надоедало изображать собою добычу, он начинал не только страшно рычать, но и достаточно квалифицированно для столь юного возраста кусать своих друзей-мучителей за морды и щёки. Однако его редкие контратаки не очень-то походили на вспышки настоящей ярости, а скорее - на репетиции ярости, которая разовьётся в полноте и цвете когда-нибудь потом. Позволив себе немножко поагрессивничать, Жангир тут же принимался с удвоенной энергией подлизываться и подставляться в качестве жертвы. Способность его к резким и контрастным эмоциональным переходам была выражена заметно сильнее, чем обычно можно видеть у "кавказцев", хотя чрезвычайно быстрые смены настроения, в общем-то, следует считать одной из породных черт их поведения.
Опыта в выращивании кавказских овчарок у меня тогда, естественно, ни пылинки не водилось. Однако же, логически рассудив, что следование общим видовым нормам представителю породы, не испорченной пока ещё культурным разведением, вреда принести никак не может, я первым делом ограничил Жангиров рацион, давая ему не более половины от того, на что он со своим желудком рассчитывал, и в детстве нажраться от пуза Жангиру ни разу, пожалуй, не удавалось. Но зато возможностей получать физические нагрузки у него имелось хоть отбавляй. Я нимало не беспокоился мыслью о том, какие невосполнимые утраты могут быть причинены посредством полуголодного выращивания будущим его габаритам, так важным для выставочных успехов, поскольку всегда предпочитаю здоровую собаку здоровенной. Точно так же, как собаку обученную и воспитанную - безграмотной, что бы там ни говорили о самобытности "кавказцев", чья натура с дрессировкой якобы несовместима. И Жангира я, не откладывая дела в долгий ящик, стал приучать к кормлению из рук, а затем и отдавать мне косточку. Щен, понятно, попробовал на меня крыситься и реветь басом (достойные уссурийского тигра звуки, которые он издавал в таких случаях, рычанием назвать можно было только с большой натяжкой), но несколько достаточно продолжительных трёпок за шиворот, на манер полоскания тряпки, привели его к осознанию порочности подобного рода поступков и доказали моё право вольно с ним обращаться даже в самые священные минуты собачьей жизни.
Когда хорошая погода, свободное время и подходящее настроение разом совпадали, я брал подрастающих щенков на дальние прогулки. Мы часто уходили километра за четыре, на заливные луга, где было просторно, почти безлюдно и экологически относительно чисто. А местами к тому же живописно красиво. Но дорога туда пролегала мимо городской свалки, смердящие ароматы которой вызывали у щенков гамму чувств и реакций, начиная от простого любопытства и заканчивая обильным слюноотделением. "Немчикам", превосходившим "кавказёнка" в возрасте почти на два месяца, не понадобились слишком долгие разъяснения на тему греховности посещений сего едва обозримого скопища чревоугодных соблазнов. Пары выволочек и малого количества корма хватило для верной оценки ими текущего момента. После, заслышав команду, щенки грудились около меня, отпихивая друг друга от самого почётного места - непосредственно рядом с моей левой ногой, - и таковой каруселью шли нужный чуть ли не километр, на протяжении коего, оживляя пейзаж, то тут, то там возвышались помойные кучи. Жангир же для себя, после некоторых колебаний, избрал место позади всех и как раз за моей спиной, вне зоны зрительного контроля, и сомневаюсь, что его выбор оказался хоть на гран делом случая.
Пока Жангиру было три месяца от роду, он побаивался отстать далеко и довольствовался кратковременным принюхиванием к ветерку, лишь на несколько секунд приостанавливаясь в особо заманчивых случаях, но тут же спохватывался и пускался вдогонку за нами. Когда же ему стукнуло четыре и зверёныша обуяла жажда самоутверждения, он однажды состроил морду кирпичом и неспешно, но и не оглядываясь на мои крики, подался к заинтересовавшей его горе мусора. Настигнутый и оттасканный за шкирку, нахал долго сотрясал всю округу душераздирающими воплями, слыша которые человек с богатым воображением мог бы без труда представить себе картину разгула инквизиции, опричнины и "чрезвычайки", вместе взятых. После трёпки мелкому прохиндею нельзя было сразу предоставлять свободу, во избежание незамедлительного его побега. Но единственный ошейник, взятый мною на прогулку, оказался Жангиру непомерно велик. Ничего не попишешь, придётся поводок петлей надевать на шею. Но щен-то никогда в жизни на поводке не ходил, а потому обязательно начнёт рваться и давиться. Непременно перепугается, и вред от такого оборота понадобится после долго расхлёбывать. Чтобы не трепать свои и Жангировы нервы по пустякам, стопорю петельку узлом, причём, вроде бы, петелька довольно тугой получилась. Ан шиш! Стратегические запасы шкуры на шее "кавказёныша" придавали ему свойство повышенной ускользаемости. И десяти шагов не успел я протащить растопыренную тушку по дороге, как поводок почти съехал с головы Жангира, и мне пришлось броситься к щенку, схватить и прижать к земле, покуда он не удрал. Как быть, что делать? Благо тут на память пришёл опыт дрессировки крысы-пасюка (случилось такое со мною в период армейской службы). Крысе ведь тоже ошейник прочно не наденешь - у неё голова уже шеи. Вот и приходилось затягивать ей петлю вокруг живота да только так на поводке и водить. Ну и Жангиру указанное приспособление нацепил я на мягкое брюшко. Волоку за собой, а он как жирная пиявка извивается, колотится о землю, орёт дурным голосом. "Ой, - думаю, - надо бы мне это гнусное дело скорее прекращать, не то псёнок непременно повредит себе чего-нибудь, если не в юном организме, то в голове - точно. Ну хотя бы на сто метров его ещё оттранспортирую, а там отпущу, рискну уж". Но едва пропёр без остановок вместе с трепыхающимся сокровищем половину того расстояния, как вдруг Жангирка заткнулся, вскочил на ноги и, встряхнувшись, как ни в чём не бывало спокойно побежал рядом со мной. Выражение на морде слегка обескураженное, но не потерянное, а вполне оптимистическое, и глазёнки, по-прежнему хитрющие, светятся одной лишь мыслью: "Пусть с ним, фокус не удался и концерт пришлось прервать, но полдня-то ещё впереди!". Ну не гад ли, а? Ведь чуть-чуть не купил меня за рупь двадцать своей показушной истерикой! Точнее, уже купил, да случай спас.
В последующие пятнадцать минут я на Жангире, конечно же, отыгрался на славу. Крысячий "опузник" оказался конструкцией крайне удобной для обучения хождению у ноги. Собачий живот гораздо чувствительнее к воздействию, нежели шея. Кроме того, если дрессируемое существо пытается отстать, то от хорошего рывка задние ноги его взлетают в воздух, а таковая потеря опоры приводит собаку в замешательство, и это очень способствует борьбе с упрямством. А уж коли псинка выскакивает вперёд, то эффективность применения силы многажды увеличивается. Тут надобно просто повернуть направо и дёрнуть поводок в сторону, перпендикулярно направлению движения собаки. От верно произведённого рывка редко какая из них не опрокидывается набок.
После мне пришлось применять "опузник" на собаках самых разных пород, как для приучения к движению рядом, так и для отработки комплекса статических команд. А ещё он хорош в качестве средства торможения возбуждённой собаки в критических ситуациях. Следует учитывать, однако, что использование затягивающегося "опузника" на кобелях, в силу определённых их анатомических особенностей, требует большой осторожности. Куда лучше, если данное приспособление туго застёгивается вокруг живота на карабин. Если мягкий "опузник" нужного результата не дал, то можно надеть с этой же целью рывковую цепь, либо собрать подходящую по размеру конструкцию из пары пластинчатых парфорсных ошейников. Но точно так же следует фиксировать нужную её длину при помощи карабина. И сильные рывки при парфорсном "опузнике" вовсе без надобности - обычно поводок достаточно подёргивать и двумя пальчиками. С такою штучкой на брюхе даже у самых медлительных и рассеянных собак вдруг неведомо откуда возникают и темперамент, и обострённая внимательность к сигналам своих дрессировщиков.
Погуляли мы по лугам и двинулись в обратный путь. Едва завиделся первый помойный холм, решил я, дабы не искушать судьбу, подманить Жангира и снова взять его на поводок. Но не тут-то было. Мозговитый сволочной ребёнок, как оказалось, загодя просчитал ход событий, занял удобную для старта позицию и, услышав мой зов, немедленно задал стрекача, ориентируясь по вони не иначе как на самые тухлые издержки урбанизации. До того злачного места, что так заинтриговало Жангира в прошлый раз, оставалось с полкилометра, а до питомника, стало быть, поболее двух. Для кросса дистанция, конечно, вовсе не запредельная, но условия её преодоления уж очень своеобразные. Из четырёх "немчёнышей" то один, то другой, а то и все вместе так и норовят пуститься в погоню за беглецом, и мне стоит большого труда остановками, угрозами и шлепками удерживать их подле себя. Да ещё ж важно не упустить из виду мелькающее всё дальше и дальше впереди мелкое тигровое чудовище. Совсем отставать от него нельзя, а то и впрямь нажрётся какой-нибудь пакости, лечи его потом. Но и скакать за Жангиркой по свалке вместе с многочисленным овчарочьим эскортом я, разумеется, нисколько не собирался. Собственно, приемлемый для меня выход здесь был один - вынудить Жангира пробежать через свалку без задержек и впереди нас примчаться в питомник. Для надлежащего подкрепления психической атаки подбираю по дороге полдюжины более-менее круглых - такие точнее летят - голышей и как могу прибавляю ходу, чтобы в самый ответственный момент оказаться от Жангира на расстоянии броска камнем.
Добравшись до соблазнительной мусорной кучи, мохнатый поганец несколько расслабился, полагая, что намного опередил своих преследователей, и принялся спокойно разнюхивать обретённое богатство. Тем неожиданнее для него было услышать мой близкий крик и обнаружить прилетающие "подарки", одним из которых я его всё-таки - с отскока, правда, - но зацепил. Щен немедленно рванул дальше, всё сильнее отдаляясь от дороги, но при этом то и дело оглядывался, следя за мною. Я же, во главе серой стаи, продолжил забег по обычному маршруту, показывая, будто хочу отрезать преступного "кавказёныша" от питомника и завернуть его назад, к покинутой помойке. Коварный замысел удался. Действуя в противовес мне, Жангирка кружным путём, в обход нашей группы, устремился со всей мочи к родному дому. Подогнав его ещё немножко парой оставшихся камней и убедившись, что обрадованный своему удачному манёвру паразит с выбранной дороги уже не свернёт, я наконец-то умерил аллюр и отдышался.
В запертые ворота питомника Жангир пролезть не смог и потому, в виду надвигающегося меня, распластался в самой приниженной позе и стал выделывать до невозможности подхалимские ужимки, быстро размахивая хвостом, заваливаясь на спину, улыбаясь и щуря глазки. Ну у кого поднимется рука наказывать полностью осознавшего и глубоко раскаявшегося милягу и очаровашку? Только у человека душевно чёрствого и грубого. Такого, как я, например.
Получив взбучку и лишившись ужина, Жангир не выказал особых страданий, сверх тех, что ему не привыкать было демонстрировать, а мне - лицезреть. Верить его воплям и несчастному виду я отныне не желал. Не то что вожатые, которые, обнаружив поутру прикреплённую на двери в Жангиров вольер табличку с надписью "Не кормить!", один за другим приходили ко мне, пытаясь смягчить вынесенный своему любимчику приговор. Но я был суров и непреклонен, а вечером взялся за воспитание и обламывание так насолившего мне гадёныша.
Три занятия полностью подтвердили мои догадки о том, что по части сообразительности и памяти Жангирка мог дать сто очков вперёд многим и многим немецким овчаркам, а уж по части лени и хитрости - и все двести. Кроме того, голод он переносил куда как легче, а халявный кусок зачастую ценил выше трудового. "Запад есть Запад, Восток есть Восток". Однако же, попутно с несколькими простейшими навыками общей дрессировки, понятия о выгодах послушания и отрицательных последствиях своевольничества уложились в Жангировом мозгу ровными кирпичиками и за столь краткое время обучения. Проблем на прогулках он мне больше не доставлял.
Так уж вышло, что тогда плодами просвещения "кавказёныша" удалось пользоваться недолго. Прогулки наши прекратились по причине изобилия других забот, за малым исключением очень неприятных. Как раз в ту осень до наших мест добрался бушевавший по стране парвовирус, косивший щенков, обычно в возрасте от полутора до трёх месяцев, поголовно целыми помётами, и потери питомника были жутко велики. Даже вспоминать об этом не хочу.
Прошёл год. Жангира нужно было свозить на областную выставку. Такого красавца показать безусловно стоило, хотя он ещё и оставался, и выглядел подростком. Средних размеров, сильный, быстрый и ловкий, наш первый "волкодав" обладал врождённым шармом на всю рожу и прекрасной пластикой движений. К тому времени мы его уже держали на посту, и он нёс службу с лютым рвением. Всех своих обожал, а прочих яро ненавидел.
Чтобы добраться до выставки, мне предстояло в общей сложности побольше двух часов трястись в основательно заполненном, по случаю воскресенья, общественном транспорте, потом провести нескучные полдня вместе со злобным "кавказцем" в собачьей и людской толкучке, а после ещё и возвращаться назад. Судя по всему, удовольствие обещало быть продолжительным, но однообразным. Выходя с Жангиром из питомника, я уже настраивался на лирический лад, готовясь философски пережить последствия грядущих его подвигов. Запирая ворота на замок и предаваясь упадническим мыслям, совершенно автоматически бросил поводок, скомандовал "Сидеть!" и, лишь сунув ключ в карман, вспомнил, что со мною не кто-то из дрессированных "немцев", а грозный страж блок-постов и участков свободного окарауливания, которому только дай волю, и он скоренько разберёт на запчасти всех не успевших смыться окружающих. Враз похолодев внутри и снаружи, я оглянулся. Жангир сидел, преданно глядя на меня. Ах ты умничка! Ведь мы это год назад проходили! А ну-ка, брат, что ещё из команд ты помнишь? Жангир помнил все до единой и охотно их выполнял. Я просто воспарил душою, осознав, насколько сократилось количество предполагаемых проблем.
Ну, в общем, добрались мы благополучно. И в автобус Жангир грузился без сопротивления, и ни на кого там понапрасну не выступал. А если ловил чей-либо нескромный взгляд и начинал напрягаться, я его тихонько звал, и он тут же оборачивался ко мне и строил умильные глазки. То же и на выставке. В ринге смирно ходил у ноги, изо всех сил сдерживая желание подраться, а позволив себе забыться на мгновение и зарычать, слышал укоризненно произнесённую мною кличку, в ответ на что принимался старательно изображать вежливую и благовоспитанную собаку. И до того у него мимикрия получалась убедительной, что после расстановки кто-то из судей сказал о нём: дескать, пёс приличный и перспективный, но слишком уж какой-то добрый.
Какой он добрый, Жангир показал очень скоро. Привязал я его к дереву, а сам отошел ненадолго, то ли за пивом, то ли наоборот. Попросил на всякий случай кого-то из полузнакомых собачников по возможности приглядеть за моим питомцем, который сразу плюхнулся в тень и буквально слился с сухой землей. Его тигрово-бурый окрас обладал замечательными камуфлирующими качествами. За две минуты моего отсутствия Жангир предпринял две результативные атаки, полному успеху коих помешала только короткая привязь. Обошлось без членовредительства: на неосторожном мужике одежду зацепил да из колли клок шерсти выдрал. Последнее ему и самому не понравилось, потому как налипла длинная шерсть на язык и морду. Лапой содрать её невозможно, а плеваться собаки умеют только таблетками.
Поскольку боевые действия происходили без меня, никакого нарушения дисциплины в этом, понятно, не было. А было нормальное поведение кавказской овчарки, к которой нужно относиться с уважением. И уж по крайней мере не лезть к ней в пасть.
Вот что такое хороший "кавказец".

2

Волгаря в питомнике чаще звали Русланом и Рыжиком. Этот здоровенный охломон с юности безвылазно просидел года полтора или два где-то во дворе на короткой цепи, и странно даже, что при таком выращивании не испортил себе ноги. Хозяйка боялась его, кормила с лопаты и, говорят, несказанно обрадовалась, когда нашлись желающие взять такую собаку, да ещё и заплатить за неё деньги. Волгаря купили ребята из какого-то клуба, чтобы выменять на него одного из наших "немцев". Для меня же было ценным роскошное его происхождение, и потому обмен состоялся с обоюдной выгодой.
После более чем суток пути, оглушённый фармахимией, Волгарь выглядел не слишком презентабельно. Но огроменная, пусть и не вполне чистая в линиях голова, мощный костяк и нарядная ярко-рыжая шуба - всё это оставалось при нём и, надо сказать, впечатляло весьма и весьма, несмотря на заплетающиеся ноги, понурый вид и худобу.
Даже очухавшись от действия транквилизаторов, Волгарь вёл себя не совсем уверенно, поскольку для него обстановка оказалась совершенно непривычной. И дело даже не в новизне места, а в том, что он и представить себе не мог, как так можно без привязи свободно бегать, тем более вместе с другими собаками, почему его не боятся люди, почему то и дело дают кусочки. Однако же обращаться с новым "кавказом" следовало крайне осторожно: ведь, во-первых, он пребывал в постоянном нервном напряжении, а значит мог пустить зубы в ход почти в любой момент, а во-вторых, людей он понимал плохо и строить отношений с ними не умел. А учитывая размеры Волгаря, конфликт с ним запросто мог закончиться хирургическим отделением городской больницы.
Впрочем, Волгарю сильно недоставало и опыта общения с единоплеменниками, потому не владел он в должной мере собачьим "эсперанто". А от непонимания рождаются недоверие и ненависть не только в людском роду. Питомничьи собаки, за исключением двух-трёх, нового бестолкового соседа дружно невзлюбили. Из сук-"кавказок" приняла Волгаря таким, каков он был, одна только Дора (которую иначе как Дурой никто не звал: большая и красивая, но с изрядным прибабахом на всю голову, и ни на что путное не годная вообще).
Поскольку рыжему нужно было поскорее обрести нормальные физические кондиции, я при любой возможности выпускал его с Дорой побегать, а сам тем временем понемногу старался приручить его, учил играть, исподволь добивался доверия. Но вскоре стал замечать, что в его отношении ко мне доверие-то какое-никакое зародилось, а вот надлежащим уважением даже и не пахло. Слишком развязно вёл себя товарищ, да и в игре его всё отчётливее, по нарастающей, проявлялись агрессивные замашки. Знать, приспела пора показать Волгарю, кто в доме хозяин, не дожидаясь, пока его осенит похожее соображение насчёт меня. И с этим следовало поторопиться: в противном случае, набрав спортивную форму, огромный "кавказец" окажется чересчур опасным оппонентом в споре за лидерство.
Подходящий по всем обстоятельствам повод не заставил себя долго ждать. Возвращаюсь как-то ночью в питомник. Не доходя до ворот, еще метров за сто, начинаю звать собак. Так обязательно нужно делать, если на охрану выпущены "кавказцы". Ведь и эти, самые лучшие по природным данным караульщики, бывает, тоже спят, либо отвлекаются на какие-то свои дела. Уж коли они на охраняемой территории неожиданно для себя обнаружат - тем более в темноте - человека, то не станут перед атакой на него предварительно выяснять, свой это или нет. В экстремальной ситуации "кавказам" свойственно сначала безоглядно кромсать, а размышлениям они предаются чуток погодя, когда взрыв отрицательных эмоций иссякнет. И если кому не хочется, чтобы из него свои же родные собачки ремешков нарезали, тому следует блюсти данное правило техники безопасности и помнить, что "кавказячий" устав караульной службы окликов "Стой! Кто идет?" и предупредительных выстрелов вверх не предусматривает.
На мой голос к воротам радостно подбегают Волгарь с Дорой. Хвалю их за бдительность, захожу внутрь. Дора валится на спину, подставляя для почёсывания мохнатое брюхо. Присаживаюсь к ней, тормошу и ласкаю. Сука блаженствует. А Волгарь, скотина, воспользовавшись моментом, вдруг делает на меня садку. Ай-ай-ай, как некрасиво! Неужто именно так следует ко мне относиться? Ну погоди, дружок, сейчас разберёмся!
Осторожно сдвигаю кобеля в сторону, встаю и, ни слова не говоря, ухожу. Переодеваюсь в рвань, которую в случае чего не жалко будет. Нашёл три полотенца (больше в питомнике не было), туго обмотал ими предплечья: левое, что приходится чаще подставлять под укусы - двумя, а правое - одним. От глубокой хватки мягкие тряпки, понятно, почти нисколько не предохранят, но в моих планах получение глубокой хватки не значится. Да и мелкой испытывать, собственно говоря, тоже не хотелось бы, но тут уж как Бог даст. А в достаточной степени спасают полотенца при защите от скользящих зубов, когда отбиваешь собачью морду сбоку или снизу. Но вообще-то для меня желательно, чтобы наше с Волгарём противостояние не переросло в серьёзную драку, а по возможности ограничилось взаимной демонстрацией воли и при этом, естественно, моего психологического перевеса. Ещё взамен любимых мною плотно облегающих перчаток надеваю перчатки "дрессировочные", то есть тоже обычные кожаные, но только очень свободные на руке, крепкие и сшитые как можно проще, без обилия швов. Если такие правильно использовать, то они довольно надёжно предохраняют от появления на теле незапрограммированных природой дырок.
Настроившись на мажор, приступаю к провокации. На том же самом месте подзываю Дору. Она охотно опрокидывается вверх пузом. Начёсывая оное, подсаживаюсь рядышком поудобнее. Волгарь не замедлил с повторением своего непристойного действа. Но теперь я готов привести весомые контраргументы супротив его притязаний на доминирование. Левой рукой захватываю лёгшую мне сзади на плечо левую лапу, и одновременно правой рукой берусь за ошейник под кавказячьим горлом. Манипуляция достаточно опасная, поскольку тут недовольный пёс может мгновенно цапнуть меня за лицо. Резким толчком поднимаюсь с колена и выполняю бросок через плечо. Ох и тяжёл же гад - килограммов под семьдесят, не иначе! Но законы баллистики действуют на всех плохих собак одинаково, независимо от массы тела. Совершая орбитальный полет по заданной траектории, рыжая туша переворачивается в воздухе и хлопается на спину. А снег, между прочим, изрядно утоптан, оттого приземление особенно мягким не назовешь. Грянувшись оземь, Волгарь на какое-то мгновение слегка опешил, а после решил обидеться. Поднялся с утробным рёвом и побежал рысью ко мне, на ходу чавкая своей немеренных размеров хлеборезкой. Рысью - это хорошо, это значит, что Волгарь высоко прыгать не станет и до моего светлого образа своей мерзкою пастью скорее всего не дотянется. Ору грозным голосом всякую всячину, типа "Фу! Нельзя! Пшёл вон, дурак!", и ни на шаг не отступаю. Руки держу впереди: обе кисти вместе, пальцы согнуты, но расслаблены, кулаки не слишком сжаты и подставляются под укусы вертикально, однако ни в коем разе не глубоко, а только под клыки. Если кулак напрячь, то собачий клык проткнёт перчатку и войдет в руку на всю травмоопасную длину. Полурасслабленная же кисть под хваткой пружинит, клыки проскальзывают по свободной коже перчатки то с наружной, то с внутренней стороны ладони. В общем, приём для крайнего случая вполне годящийся и на практике не раз проверенный. Всегда удавалось обходиться без серьёзных повреждений. Но вот небольшие ранки бывают часто - от крохотных и острых первых премоляров, которым какая угодно прочная перчатка почему-то не помеха.
Всё с тем же обиженным рёвом Волгарь начинает хомячить предоставленные в его распоряжение руки. Однако они, согласно вышеуказанным обстоятельствам, кулинарной обработке не слишком-то поддаются. Нельзя сказать, конечно, что я испытываю при этом бездну удовольствия, но надо не только вытерпеть процесс пережёвывания, но и вести себя так, будто бы мне нисколько не больно и будто я не применяю ответно силу лишь ввиду своего абсолютного физического и морального превосходства. Вслед за каждым укусом Волгарь вновь и вновь видит перед своей мордой всё те же неуязвимые кулаки. Ни прочно схватить их, ни тем более рвануть от души у него никак не получается. Я всякий раз смещаюсь чуть назад и в сторону, с небольшим поворотом, каковым вальсированием сбиваю "кавказцу" прицел, чтобы он не смог поймать мои руки глубже, на коренные зубы, либо же изменить направление атаки на более результативное. Разумеется, продолжаю во всю глотку вести пропаганду и агитацию на тему прекращения бессмысленного сопротивления, добровольного сложения оружия и признания хотя бы вассальной от меня зависимости.
Рассказывать получается долго, а на самом деле наша вокально-хореографическая композиция уложилась в какие-нибудь несколько секунд. Пороху у Волгаря на затяжной бой не хватило, чего и следовало ожидать. Кобелина замер, сменил яростное выражение физиономии на раскаянное - осознал подлец, на кого зуб поднял! - и, съёжившись, под звук моих гневных речей отошёл в угол, очевидно ожидая жестокой расправы. Но менее всего я был заинтересован в продолжении драки. Кто-то, может быть, и посчитал бы необходимым дожать пса до полной капитуляции, но я не собирался ни в ближайшем, ни в отдалённом будущем совершенно подчинить его себе, а для установления отношений на приемлемом уровне тут выгоднее было вовремя остановиться. Да и не очень-то я был способен тогда применить силу - раздавленные руки болели жутко. Но зато пару шагов вслед за Волгарём сделал, оставив таким образом поле битвы за собой. Произнёс победительным тоном ещё одну тираду, затрагивающую вопросы происхождения некоторых наглых рыжих собак, и с помпой удалился для оказания себе первой медицинской помощи.
Зубами стащив перчатки, я поскорее сунул распухшие руки в ледяную воду. Царапины, прочерченные малыми премолярами, меня не беспокоили, а вот насчёт сохранности костей полной уверенности не было. Через минуту растёр и размял пальцы, насколько то было возможно, и кое-как засунул их в те же - но, увы, уже не первозданной целости - перчатки. Пока время не упущено, нужно было быстренько закрепить очередное торжество человеческого разума над грубыми силами природы.
Выйдя на улицу, подманиваю собак. Дора тут как тут, а Волгарь, чувствуя вину, побаивается, не верит, что я не держу зла. Источаю радушие и ласку на пределе своих способностей до тех пор, пока он, наконец, не решается приблизиться и подставить голову под мою руку. Глажу, шепчу ему всякие нежности и приглашаю поиграть. Всё ещё осторожничая, рыжий громила неуклюже делает несколько игровых движений, и лишь видя мою благожелательную на то реакцию, понемногу расслабляется. Ну вот, у собаки отлегло от сердца, а значит я добился чего хотел. Могу теперь заняться более основательным лечением своих покорёженных конечностей.
Факт установления мира и добрососедства нужно было зафиксировать именно в тот момент, непременно и безотлагательно. И вот по какой причине. После сильного стресса собака, тем более умная, обязательно обдумывает событие, с нею случившееся, ищет подходящие для себя варианты развития ситуации и делает твёрдые выводы на будущее. В простых случаях выбор может быть сделан ею и за несколько минут, даже секунд, а в трудных, когда требуется переиграть неудачный конфликт или выполнить необычное действие, на это у неё уходит до суток времени. Ответы на сложные жизненные вопросы собаки, похоже, зачастую находят во сне. Особенно сильно выражено такое свойство у среднеазиатских и кавказских овчарок. Перерывы между занятиями для них сплошь и рядом оказываются не менее, если не более продуктивными в части понимания приёмов дрессировки, нежели сами занятия. Сообразуясь с этим, мне необходимо было закончить эпизод выяснения отношений демонстрацией не силы, а своей справедливости и доброго расположения к Волгарю. Пусть пёс на досуге размышляет не над тем, как в следующий раз ему меня способнее будет уделать, а как со мной больше не ссориться.
Впрочем, сторонникам рефлекторно-инстинктивной модели поведения животных я свою точку зрения на мыслительные способности собак не навязываю. Если закон кармического воздаяния реально существует, то когда-нибудь за антропоцентрическую заносчивость сами звери их и научат, и накажут.
Спустя пару дней, когда руки перестали сильно болеть, я провёл второй и заключительный урок воспитания Волгаря в духе почтения к моей могущественной персоне. Ночью запустил его в прихожую административного здания, подождал, пока он малость освоится, и начинаю вызывать на игру. Пёс быстро заводится, все активнее теснит меня и толкает, чаще и чаще позволяя себе не слишком аккуратно пользоваться зубами. И вот уже Волгарёвы глазки неприятно зазеленели, вот он совсем не по-игровому напрягся и почти неслышно зарычал. Жёстко командую "Фу!" и в тот же миг шлёпаю ладонью по выключателю. В кромешной темноте слышен грохот падающих стульев, а затем ничего, кроме тишины. Включаю свет. Растерянный и напуганный Волгарь сплющился у противоположной стены. Взгляд его выражает самое глубокое ко мне уважение.
Повторно мой визави разыгрался не вдруг. Очень долго ожидал очередного ужасного сюрприза с моей стороны. И опасение, конечно же, было верным. Стоило Волгарю через несколько минут забыться и снова начать звереть, как я разрядил возле его носа стартовый пистолет. А жевелушки, коими мое оружие было заряжено, прежде отсырели и просохли, и оттого сдетонировали все разом. В помещении с низким потолком словно гаубица громыхнула. Я и то не скоро в себя пришел. Что уж говорить про бедного Волгаря, которого мои невероятные способности вызывать страшные природные явления шокировали на всю оставшуюся жизнь. Хотя потом мы с ним много общались и играли, но лишних притязаний он себе уже не позволял. Дважды, правда, когда я зашивал его разодранную шкуру, стычки у нас случались, но ведь Волгарь тогда находился под действием аминазина и еще какой-то дряни, а следовательно, своего поведения не контролировал. Да и действия мои явно выходили за дипломатические рамки.
Когда Волгарь накачал себе мышцы и окреп, он придумал еще одну веселую игру. Стоило выпустить его из вольера, как он убегал в дальний конец питомника и ждал, пока я не пойду в его сторону. Тогда рыжий во всю прыть летел мне навстречу. А надо заметить, что у хорошо сложённого "кавказца" скорость на короткой дистанции просто сумасшедшая. Моих "немок", которые, между прочим, зайца-беляка без особых проблем доставали, тот же Волгарь обходил как стоячих. И вот, видя несущегося в лоб дуболома, я должен был спокойно идти вперёд, не обращая на него никакого внимания. В самое последнее мгновение Волгарь отворачивал в сторону и проскакивал мимо, чиркнув меня своей шубой по ноге. При его габаритах и массе подобную вёрткость нельзя не признать поразительной, даже если и не страдаешь пристрастием к кавказским овчаркам.
Но как-то раз я то ли на что-то отвлёкся, то ли о чём-то задумался, но, короче, в результате увидел стремительно приближающуюся мохнатую громадину лишь метра за три от себя. Инстинктивно делаю шаг в сторону, уворачиваясь от таранного удара, и только потом соображаю, в чём дело. Но Волгарю новый вариант игры показался интересным. Развернувшись у самых ворот, он снова полным карьером пошёл на сближение. И, разумеется, на этот раз ни он, ни я уклоняться от столкновения не сочли необходимым. И как при этом мои колени целыми остались - до сих пор не пойму. Описывая полусальто с полупируэтом и пикируя вниз головой на матушку-сыру землю, вижу недоумённо оглядывающегося на скаку Волгаря. А когда поднялся, первой пришла в голову мысль о том, как хорошо всё-таки, как замечательно, что в день одной-единственной нашей серьёзной разборки Волгарь был и весом намного легче, и втрое слабее.
Власенко.